Эмпатия кажется абсолютно позитивным понятием: необходимость сопереживания ближним подтверждают всевозможные моральные авторитеты — от Библии до современных ученых. Но что, если задуматься о негативных последствиях эмоциональной чуткости? Пол Блум, профессор психологии из Йельского университета, написал статью о том, что возможности эмпатии сильно переоценены, а ее недостаток не обязательно делает вас плохим человеком.
Когда меня спрашивают, над чем я сейчас работаю, я часто говорю, что пишу книгу об эмпатии. Люди обычно расплываются в улыбках и кивают, но затем я добавляю: «Я против эмпатии». Это часто вызывает неловкие смешки.
Вначале подобная реакция меня изумляла, но потом я понял, что выступать против эмпатии — это как заявить, что ты ненавидишь котят: заявление настолько дикое, что оно может быть лишь шуткой. Еще я научился прояснять терминологию и объяснять, что я не выступаю против морали, милосердия, доброты и любви, против того, чтобы быть хорошим соседом, совершать правильные поступки и делать мир лучше. Я утверждаю другое: если вы хотите быть хорошим человеком и делать хорошие дела, эмпатия — плохой ориентир.
Слово «эмпатия» употребляется в разных контекстах, но здесь я использую самое распространенное значение, которое отсылает нас к тому, что философы XVIII века вроде Адама Смита называли сочувствием. Это процесс восприятия мира глазами других людей, способность встать на их место, прочувствовать их боль. Некоторые исследователи также используют этот термин для более хладнокровных процессов оценки того, о чем думают окружающие: их мотиваций, планов, убеждений. Иногда это называется когнитивной эмпатией в противовес эмоциональной. Я буду придерживаться этой терминологии в своих рассуждениях, но стоит помнить о том, что эти два вида эмпатии связаны с различными мозговыми процессами (у вас может быть развит один вид эмпатии и неразвит другой) и что большинство дискуссий о важности эмпатии для морали фокусируются на ее эмоциональном аспекте.
Определенным уровнем эмпатии мы наделены с рождения: вид и звуки чужих страданий неприятен для маленьких детей, и, если у них есть такая возможность, они стараются помочь, поглаживая и успокаивая расстроенного человека. Это не уникальная человеческая черта: приматолог Франс де Вааль заметил, что шимпанзе часто обнимают и поглаживают жертву чьего-либо нападения. Эмпатия может возникать автоматически, даже против нашего желания. Адам Смит описывает людей «с деликатными чувствами», которые, заметив рану или язву у нищего, «способны чувствовать неприятное ощущение в той же части своего тела». Способность к эмпатии также может расширяться за счет воображения. В одной из своих речей до вступления на президентский пост Барак Обама подчеркнул, насколько важно «видеть мир глазами тех, кто отличается от нас — голодного ребенка, уволенного сталелитейщика, семьи, которая потеряла все после урагана… Когда вы мыслите таким образом, вы расширяете границы беспокойства за других людей, независимо от того, близкие ли это друзья или незнакомцы — и тогда становится сложнее ничего не предпринять, не оказать помощь».
Обама прав насчет последнего вывода — в обществе активно поддерживается то, что психолог Дэниел Батсон называет гипотезой эмпатического альтруизма: когда вы сочувствуете другим, больше вероятности, что вы им поможете. В целом эмпатия помогает размыть границы между вами и другим человеком, это могущественное средство против эгоизма и безразличия.
Большинство людей считают, что преимущества эмпатии так же очевидны, как и вред расизма: то есть слишком очевидны, чтобы требовать подтверждения. Мне кажется, это ошибка. Я считаю, что определенные аспекты эмпатии делают ее плохим ориентиром в социальной политике. Эмпатия полна предубеждений: мы более склонны сочувствовать привлекательным людям, тем, кто похож на нас или имеет такие же этнические корни. И она очень ограниченна: она связывает нас с отдельными индивидами, настоящими или воображаемыми, но делает нечувствительным к количественным различиям или статистическим данным. Как сказала мать Тереза: «Если я буду смотреть на толпу, я никогда ничего не сделаю. Если я посмотрю на одного человека, то начну действовать».
В свете этих нюансов наши общественные решения будут более справедливы и высокоморальны, если мы попробуем абстрагироваться от эмпатии. Наша политика станет лучше, когда мы поймем, что сто смертей хуже, чем одна, даже если мы знаем имя этой единственной жертвы. И признаем, что жизнь человека в далекой стране не менее ценна, чем жизнь нашего соседа — даже если наши эмоции тянут нас в другую сторону.
Но если вы принимаете этот аргумент, есть и другие аспекты, кроме общественной политики. Представьте ваше ежедневное общение с родителями и детьми, партнерами и друзьями. Пусть эмпатия не улучшает нашу политику, но она кажется абсолютным благом, когда дело касается личных отношений, — чем ее больше, тем лучше.
Я верил в это раньше, но теперь уже не уверен.
Один из наиболее вдумчивых защитников эмпатии — психолог Саймон Барон-Коэн. В выпущенной в 2011 году книге «Наука зла» он утверждает, что идея зла должна быть заменена на «разрушение эмпатии» и что высокий уровень эмпатии делает добродетельными отдельных людей и целые общества. Люди различаются по способностям к эмпатии, и Барон-Коэн предлагает шкалу от 0 (полное отсутствие эмпатии) до 6, когда человек все время фокусируется на чувствах других, — своего рода постоянная гипервозбудимость. Ученый описывает личность шестого типа:
«Ханна — психотерапевт, и у нее есть дар настраиваться на ощущения других людей. Когда вы заходите в ее гостиную, она читает эмоции по вашему лицу, осанке, походке, осанке. Первый вопрос, который она задает, — «Как у вас дела?», но это не формальная банальность. Ее интонация звучит как приглашение доверять, раскрываться, делиться. Даже если вы ответите короткой фразой, ваш тон раскроет ей ваше внутреннее эмоциональное состояние, и она быстро продолжит: «Вы кажетесь немного грустным. Что вас расстроило?»
Не успев осознать происходящее, вы уже раскрываетесь перед этим отличным слушателем, который прерывает вас только затем, чтобы успокоить или выразить заботу, отразить ваши ощущения, иногда предлагая мягкие слова поддержки, чтобы вы почувствовали свою значимость. Ханна ведет себя так не потому, что это ее работа. Она одинаково держит себя с клиентами, друзьями и даже незнакомцами. Она испытывает бесконечную потребность сопереживать».
Легко понять, почему она впечатлила Барона-Коэна. Ханна выглядит хорошим терапевтом, и кажется, что она могла бы быть хорошей матерью. Но представьте, каково быть ей. Ее забота об окружающих не вызвана каким-то особенным к ним отношением, для нее все равны: и друзья, и незнакомцы. Ее драйв невозможно контролировать или остановить. Ее опыт — противоположность эгоизму, но столь же экстремальная.
К тому же за столь сильную способность к эмпатии приходится расплачиваться. Люди с таким синдромом часто вступают в ассиметричные отношения, когда они поддерживают других, но сами не получают достаточной поддержки. Они также больше склонны страдать от депрессии и тревожного расстройства. Способность чувствовать чужую боль приводит к тому, что психологи называют эмпатическим стрессом. Можно противопоставить это состояние неэмпатическому сочувствию — более дистанцированному проявлению любви, доброты и заботы. Стоит поподробнее остановиться на этом различии, потому что фанаты эмпатии тут начинают путаться, считая, что единственная сила, которая может мотивировать человека на добрые дела, — это эмпатический порыв. Но это ошибка. Представьте, что ребенок вашего друга утонул. Высокоэмпатическая реакция в такой ситуации — испытывать то же, что испытывает ваш друг, то есть огромное горе и боль. Это не особо поможет — вы только переживете эмоциональное истощение. В противоположность этому сочувствие включает в себя заботу и любовь к своему другу, и желание помочь, но оно не требует разделить все его мучения. Врачи заботятся о больных, не испытывая эмоциональной эмпатии, и именно их спокойствие и хладнокровие иногда является лучшей поддержкой.
Когда мы думаем о людях, которые находятся на другом конце шкалы Барона-Коэна, — на нуле, мы обычно подразумеваем психопатов (или социопатов, или людей с асоциальным расстройством — обычно все эти термины используются как синонимы). В поп-культуре психопаты служат воплощением зла: этот термин описывает как хищных топ-менджеров и черствых политиков, так и серийных убийц вроде Ганнибала Лектора.
Существует стандартный тест-опросник, выявляющий психопатию, разработанный психологом Робертом Хейром. Для многих людей главный пункт теста — «черствость/отсутствие эмпатии». Тут проводится грань между эмоциональной и когнитивной эмпатией, так как многие социопаты отлично понимают, что происходит в голове у других людей, что позволяет им быть отличными манипуляторами. Но они неспособны разделить чужую боль — поэтому психопаты настолько плохие люди.
Так выглядит популярная картинка, но правда намного сложнее. Во-первых, психопаты страдают от отсутствия не только эмпатии, но и практически любых эмоциональных реакций, и, возможно, причины их плохого поведения — в какой-то более общей эмоциональной проблеме. Исследуя научную литературу по этой теме, психолог Дженнифер Ским и ее коллеги пришли к выводу, что черствость и отсутствие эмпатии слабо связаны с жестокостью и криминальными наклонностями. Тест Хейра позволяет диагностировать психопатию потому, что он фиксирует жестокое и асоциальное поведение в прошлом, паразитический стиль жизни, плохой контроль над импульсивными порывами и неумение сдерживать себя. Уберите недостаток эмпатии из этого списка — и точность прогнозирования практически не изменится.
Что насчет агрессивного поведения в целом? Агрессивные люди менее способны к эмпатии? Даже я, скептик, могу представить, что есть какая-то тонкая связь между эмпатией и агрессией, предположив, что человеку с большими способностями к состраданию будет неприятно причинять боль другим людям. Но недавно полученные данные, суммирующие результаты всех доступных исследований о связи эмпатии и агрессии, приводят к другому заключению. Согласно этим данным, связь очень слаба.
Решающим тестом на проверку теории о том, что низкий уровень эмпатии делает людей плохими, было бы изучение группы людей, которым недостает как эмпатии, так и других черт, ассоциированных с психопатией. Такие люди существуют. Барон-Коэн обращает внимание на то, что у людей с синдромом Аспергера и аутизмом низкий уровень как когнитивной, так и эмоциональной эмпатии. Несмотря на это, они не показывают никакой склонности к насилию и эксплуатации других людей. Более того, они часто следуют строгим моральным правилам и скорее становятся жертвами насилия, чем его инициаторами.
Считаю ли я, что эмпатия нерелевантна или разрушительно действует на наши отношения с людьми? Это было бы слишком жестким заключением. Существует множество исследований, которые находят корреляцию между уровнем эмпатии и готовностью помочь человеку. Многие из них проведены некачественно. Они часто измеряют эмпатию через самонаблюдение участников, так что неизвестно, с чем имеют дело ученые: с реальным уровнем эмпатии или представлениями людей о самих себе. Тем не менее есть некоторые научные подтверждения того, что высокая способность к состраданию увеличивает вероятность альтруистического поведения, так что было бы ошибочно отвергать роль эмпатии в человеческой морали.
Но мы знаем, что большая способность к эмпатии не делает человека хорошим, так же как слабые способности к эмпатии не делают человека плохим. Добродетель больше связана с дистанцированным сочувствием и добротой, с интеллектом, самоконтролем и чувством справедливости. А быть плохим человеком — это прежде всего не заботиться об остальных и быть неспособным контролировать свои аппетиты.
Источник: https://vk.com/wall-60035852_12148