Рукопожатия.
К сильному рукопожатию меня приучил российский боцман Саныч. Временами Саныч квартировался в нашем ГОПе. Он был неизменно пьян и любил веселые шутки. В частности - здороваться и ломать ладонь:
- Дай краба хаха.
А затем ты чувствовал, как крошится твоя кисть. Такой был человек.
Мне было 14 лет и у меня постоянно болели ладони от этих рукопожатий. Я не мог спокойно дрочить. Однажды мне это надоело.
- Дай краба, не будь, как баба хаха. – сказал он
Ощутив захват, я разбил пивную бутылку об голову Саныча. Его квадратное тело обмякло. После этого боцман перестал со мной здороваться.
Времена шли. Я усиленно занимался спортом. Иногда мы били приезжих курдов. Они воровали белье. А еще в оросительных каналах находили вьетнамцев с проволокой на конечностях. Суровые были люди азиаты. Не то, что мы - босота.
Затем институт, преддипломье. Практику я проходил на заводе "Океан". Руководителем мне назначили одного из ведущих инженеров. Это был щуплый человек, в годах. Украинец, кажется. В те времена шел разгул оранжевой революции. Инженер заявил:
- Вiтаю вас, шановний.
Я решил обозначить субординацию и уверенно сдавил кисть. К моему удивлению - он ответил. Заводские звонки стали отсчитывать раунды. Я усиливал давление. Инженер соразмерно наращивал паскали. Рукопожатие оказалось делом принципа. Никто не хотел уступать. И тут раздался хруст. Победу одержали сто десять килограмм молодости.
Он стал мстить портвейном. Мы пили за русско-украинскую дружбу. Утром я приходил на завод мрачный. Меня мучило похмелье. Инженер был неизменно бодр и полон жизни. Здесь опыт уверенно доминировал.
Тогда я склонил его дочь к сожительству. Объявить новость решил во время обеденной мивины. Хотел испортить ему аппетит.
- Всегда держи мезим в доме. – сказал он. – У Лены жуткие запоры.
Два - один. Инженер переигрывал меня по всем фронтам.
Через год Лена уехала в Россию на заработки. Я видел ее по телевизору. У беглянки появился силикон в губах и характерный прищур. Когда я говорю, что ебал Беркову мне не верят. Плевать на вас, завистники.
Макар.
Макар был генетическим революционером. Он ненавидел власть в любых проявлениях. Даже начальника ЖЕКа пытался линчевать. Начальник оказался крепким мужчиной, бывшим воякой. Он прилюдно отлупил Макара огрызком шланга. Тогда Макар нагадил ему на коврик. Жопа революции достанет любую власть.
Во времена союза Макар был диссидентом. Близился развал. Макар напивался, выбегал в семейных трусах на улицу.
- Намотаем эту советскую мразь на гусеницы наших танков! - кричал он прохожим.
Или так:
- По коням, хлопцы! Пришла пора рубить москальские бошки нагайками!
При Кравчуке Макар стал ненавидеть независимость.
- Эти хохлы развалили великую страну!
Перед оранжевой революцией к нему вернулась сознательность.
- Банду- гэть! - говорил он с азаровским акцентом.
Последний раз мы с ним пили первач. Каким-то образом он уговорил самогонщицу отлить ему в долг. Кажется, он говорил о сплочении людей и бунте.
- Время пришло. Ты мне нужен. - Макар разливал пойло. - Мы сметем это бандво.
На кухне царила грязь. Мертвые бутылки выли в потолок. Макар не заострял внимания на бытовых мелочах.
- У меня есть план. И ты мне поможешь.
- Я еду в Россию. – сказал я. - Питерское издательство утвердило рукопись.
Молчание. Долгий и упорный взгляд.
- Да ты ебанный интеллигент, говно! - заорал Макар и вскочил с табурета.
В стакане плескался первач. Макар придерживал его ладонью.
- Вставай! Сейчас я научу тебя жизни, ссыкло - кричал он.
Я закурил. Макар сделал шаг и упал. У него отсутствовала левая ступня. В порыве ярости он часто забывал об этом.
- Где костыль? Подай костыль, ублюдок!
Я подошёл к Макару, поднял его и усадил на кровать. Он был ужасно тощим. Его вес едва перевалил за сорок. Мне было страшно, что его мощи могут переломиться.
- Плесни-ка, — сказал Макар.
Я налил полстакана, и он принялся пить жадными глотками.
- Тогда так. – сказал Макар. - Сделаем все по-быстрому. Ты ведь знаешь - ничто так не сближает людей, как мародерство. Тебе нужно сжечь городскую администрацию.
- Что?
- Я знаю, там скрыты наворованные капиталы.
- ?
- Я возьму на себя техническую сторону – приготовлю коктейли Молотова. Ты забросаешь этот вертеп.
- Хорошо, Макар.
Я обнял его за плечи и уложил. Он дрожал.
- Жизнь прошла мимо. Я устал, друг мой.
Макар заплакал. На простыне расплывалось пятно ненависти. Я выключил свет и вышел… Через несколько дней Макара избили в подъезде какие-то подростки. Он скончался, не приходя в сознание. Я не пришел на похороны. Не смог.
А потом эта сука, самогонщица, мне сказала:
- Ты знаешь, что старый сифилитик завещал тебе имущество?
Макар оставил мне квартиру и две книги. Квартиру забрали за долги Макара. На недвижимость я не рассчитывал.
Одной из книг была "Своя разведка" Ронина. Очевидно, Макар что-то не договаривал о своей жизни. Вторая книга - самиздат. Макар напечатал свою рукопись. Оказывается, он тоже писал. Господи, как много мы не знаем о близких людях. Сходите узнайте, распиздяи.
***
Урка.
К родителям я заезжал не часто. Тренировки, диплом, институтки. Все это истощало мой организм.
- У нас поселился уголовник. Урка. - сказала мама. - Разузнай, что за человек. У тебя сестра растет.
Пульсируя мышцой, я вышел на лестничную площадку. За мусорной трубой на корточках сидел человек. Вокруг него копилось облако папиросного дыма. Его руки были синими от наколок. На пальцах - перстни. Среди них черный квадрат. "От звонка до звонка". На первый взгляд ничего необычного.
Я не знал с чего начать. Сигареты спрашивать глупо. Нейрофизиология, как и ЛАЧХи, его вряд ли интересуют. Бокс, Кличко, чефир, очко?
- Привет, сосед. Как житуха, ебать ее в ухо?
Он посмотрел на меня мокрыми глазами. В них плескалась вселенская скорбь. Мать Тереза в последние годы жизни. Мне стало неловко.
- Вчера я ездил на хорька, - сказал он. - На клык она брала туго. Я предложил выбить ей зубы. Эта блядь отказалась. Тогда я решил отодрать в око. Так привычней. И вдруг увидел, что
ее анус похож на Януковича. Я топтал ту же зону, что и он. Понимаешь? Мне стало плохо. Неудобно, трепетно, ахово. Исподволь ознобила мои чресла изморозь. Знакомы такие образы, юноша?
Мне было нечего ответить. Он затушил в плевке папиросу и ушел.
- Это интеллигентный, образованный человек. - сказал я маме.
Сестре наказал не приближаться к урке.
Через некоторое время в городе произошло дерзкое ограбление инкассаторской машины. Охранники убиты, деньги похищены, преступники в розыске.
А еще через неделю был штурм. Ломали квартиру соседа-уголовника. Было много шуму. Урка не хотел отпирать.
"Мусора - пидарасы." – кричал он через дверь.
Штурмовики устроили пальбу. В урку выпустили шестнадцать пуль. В его комнате висел портрет Януковича, в телевизоре мелькало гей-порно. Значит, черный квадрат на пальце был когда-то с белой диагональю и тремя точками.
Я видел его в день ограбления. Он спал в пожухлой осенней листве у школы. Но я не сказал про это. Зачем? Какой теперь это имело смысл?
***
Жена.
- Послушай, - сказала жена.
- Эта блядь идет по головам. - сказал я.
- Послушай, - сказала жена.
- Она развалит страну.
- Послушай, - сказала жена.
- Ебаная армянка. Чурка. На мове говорить не умеет.
- Я хочу развестись. - сказала жена.
- А..
Целый месяц я играл в гордость. Ждал, что она вернется. В ее сумке будут теплые котлеты. И у нас все будет как прежде. Но она не приходила. Алкоголь придавал моему одиночеству контуры.
На второй месяц было принято решение пуститься в тяжкие. Молодость одна, другой не будет. Необходимы блядки. Я стал знакомиться с порочными женщинами. После тусклых соитий я отстранялся от партнерш и думал о жене. Наверное, она отдается со страстью какому-нибудь ублюдку. Я жутко ревновал…
Она зашла в купе и села напротив. Один глаз у нее косил в окно, второй смотрел на меня. Мне стало не по себе. Женщина сняла сумочку, шляпку, наушники, пальто. Освободилась от перчаток, шарфа, кофты, ботфорт. Она не останавливалась, кокетничая глазом. Я боялся вздохнуть. Чертовка продолжала манипуляции с одеждой, а я покрывался потом. Ситуация выходила из-под контроля. Спасти от обморока мог лишь глоток крепкого.
Она открыла сумку и достала коньяк.
- Меня зовут Сати. Я - татарка. - она улыбнулась.
"Это Сатана"- подумал я. - "Вот так и затаскивают в Ад"
- Я переоденусь. Вы не против? Можете не выходить. Отвернитесь.
Я отвернулся и уставился в зеркало на двери. Татарка не носила нижнего белья. У нее оказался подгулявший лобок. Волос отдавал в рыжину.
Первый ужас прошел. Мы пили ее коньяк и я ждал, когда она щелкнет дверным замком. Для меня навсегда останется загадкой - кто кем обладал.
Ночью я стоял в тамубре и курил. Думал о жене. Где она сейчас, с кем?..
- Слюшай, друк, - сказал он мне. - одолжи деньга.
Я поморщился. Мне никогда не нравились его брови - они сплелись на переносице. Я принципиально не имел дела с не русскими. Но Зураб был хороший человек. Несколько раз он угощал нас шурпой. Лаваши с печи подносили его сестры. Зураб сеял наши поля своими арбузами.
- Зачем тебе деньги? - спросил я.
- Я лублу ее. У меня есть чудная шишка Ташкенти. Но нэт красивый каропька. Я подарю ей Ташкенти и мы раскурим ее в знак лубви.
Никогда не думал, что узбеки могут быть романтичными. Позже его возьмут с этой шишкой милиционеры-расисты. Он будет кричать, что любит Зеру. Зера будет ждать его все три года. Уже не одна.
Я подумал о жене. "Господи, чем мы хуже этих чучмеков?" Мне не верилось, что все это происходит с нами. Есть другая жизнь! Я решил позвонить ей.
Примирительные звонки мне всегда представлялись с налетом романтики: ночь, одинокая телефонная будка, проливной дождь. Я позвонил ей из утробы сортира в трактире - не хотел, чтобы нашу интимную беседу слышали мои случайные собутыльники.
- Где ты? - спросила она. - Я дома. Приготовила тебе котлет.
Близилась годовщина - первый год нашей супружеской жизни. За окном гасла осень.